Text

Старик тихонько човгал по пыльной мостовой.
Он шел в свою хрущевку, он шел к себе домой.
Одна стена разбита, осыпался подъезд,
И перекрытий плиты торчат наперевес.

Кухонный шкафчик старый, молчащие часы…
Вон арматуры ржавой топорщатся усы.
Вон пузырьки с лекарством коричневым стеклом…
Вздохнул: «Ну, что же… здравствуй, войной убитый дом…»

Ни газа нет, ни света, дверь сорвана с петель.
За что ему всё это?... Куда ему теперь?
Времен советских люстра… Обломаны рожки…
Шкаф - тоже из союза - вещей висят кишки…
    Сервант чехословацкий – тогда – поди, достань!
    В нем жёнино богатство – разбившийся хрусталь… 
Ненужно и неловко,  незряче, как слепой,
Провел по полировке артритною рукой.
Куда весь этот мотлох?... А всё ж такой ценой…
Дед поднял с пола фото, там, где они с женой.

Моргнул слезливо оком: «Такие вот дела…
Наверно, слава Богу, что ты не дожила…».
Отпавшие обои рвало на сквозняке.
И фото – там, где двое  – Он уносил в руке.
       Кололо сердце больно, вздыхал печально дед.
       И Брежнев подобойный глядел ему вослед…